Хафиз Ширази - Персидская, арабская, суфийская и вся восточная поэзия — ЖЖ. Все стихи хафиза Наследие и влияние творчества

«Веселей, виночерпий! Полней мою чашу налей!»

Была лёгкой любовь, да становится всё тяжелей.

Хоть бы ветер донёс аромат этих чёрных волос,

Этот мускусный запах опутавших сердце кудрей.

Как мне жить, веселясь, если денно и нощно в ушах

Колокольчик звенит: «Собирайся в дорогу скорей!»

На молитвенный коврик пролей, нечестивец, вино,

Если так повелит тебе тот, кто сильней и мудрей.

О, скитальцы в пустыне, что знаете вы о любви:

О бушующих волнах, о мраке, о нраве морей?

Раб страстей, я позором покрыт до конца

своих лет -

На базаре кто хочет судачит о тайне моей.

Бог с тобою, Хафиз! Полагайся на Бога, Хафиз!

«Мир забудь, полюбив. Верным будь.

Ни о чем не жалей»

Вошла в обычай подлость. В мире нету

Ни честности, ни верности обету.

Талант стоит с протянутой рукою,

Выпрашивая медную монету.

От нищеты и бед ища защиты,

Учёный муж скитается по свету.

Зато невежда нынче процветает:

Его не тронь - вмиг призовёт к ответу!

И если кто-то сложит стих, подобный

Звенящему ручью или рассвету, -

Будь сей поэт, как Санаи, искусен -

И чёрствой корки не дадут поэту.

Мне мудрость шепчет: «Удались от мира,

Замкнись в себе, стерпи обиду эту.

В своих стенаньях уподобься флейте,

В терпении и стойкости - аскету».

А мой совет: «Упал - начни сначала!»

Хафиз, последуй этому совету.

Да не забудется вовек твой взгляд, блиставший янтарём,

Украдкой письмена любви читавший на лице моём.

Да не забудется вовек, как ты склонилась, вняв мольбе,

И воскресила, как Иса, наполнив новым бытиём.

Да не забудется вовек, как щёки вспыхнули твои -

И сердце стало мотыльком, спалённое твоим огнём.

Да не забудется вовек, как обещал блаженство мне

Весёлый кубок губ твоих с расправленным рубином в нём.

Да не забудется рассвет, когда мы оба во хмелю

Не замечали никого. Был только Бог - да мы вдвоём!

Да не забудется вовек, как ты смеялась, опьянев, -

А для меня на том пиру лишь ты была хмельным питьём.

Да не забудется вовек, как ты решилась наконец

И месяц молодой бежал гонцом при стремени твоём.

Да не забудутся те дни, те пьяницы, тот харабат...

Той святости, той чистоты мы и в мечети не найдём.

Да будут вечно жить стихи, которые сложил Хафиз,

Как жемчуг, в памяти людей, идущих

истинным путём!

Давно моя тетрадь в закладе за вино.

На двери кабаков молюсь уже давно.

Вот виночерпий - маг великодушный:

Нам, пьяницам здесь всё разрешено!

Тетрадь залей вином. Лишь тем немногим,

Кто сердцем зряч, её прочесть дано.

В земной любви, разборчивое сердце,

Ищи высокой истины зерно.

Как циркуль, сердце на оси вращалось,

Покуда точки не нашло оно.

Певец любви сложил такие строки,

Что мудрецу заплакать не грешно.

Я весь цвету от счастья: вдохновенье

Мне кипарисом свыше внушено.

Вино не учит злу! Ругать аскетов

Напившись, я не стану всё равно.

В груди сокрыто сердце у Хафиза,

Преступник ищет место, где темно!

Если меж пальцев ушли наслажденья - значит, ушли.

Если могли мы терпеть униженья - значит, могли.

Если гнетёт нас любви тирания - значит, гнетёт.

Если насквозь нас прожгли вожделенья - значит, прожгли.

Если терпенье - значит, терпенье, стойкость

в любовной игре!

Если снесли мы такие мученья - значит, снесли.

Дайте вина! Вдохновенные свыше, ринды * не помнят обид.

Если в вине мы нашли утешенье - значит, нашли.

Ссориться с милой - недругов тешить, сплетников радовать, но:

Если взбрели нам на ум подозренья - значит, взбрели.

Если не смог я смириться с кокетством - значит, не смог.

Если легли мне на сердце каменья - значит, легли.

Ноги свободным не свяжешь! Хафиза в том, что ушёл, не вини:

Если влекли его в даль похожденья - значит, влекли.

* Ринд - вольнодумец, противостоящий официальным догмам ислама

Как я страдал, как я любил - не спрашивай меня.

Как яд разлуки долгой пил - не спрашивай меня.

Как я любовь свою искал и кто в конце концов

Теперь мне больше жизни мил - не спрашивай меня.

Как я от страсти изнывал и сколько горьких слёз

Я в пыль у этой двери лил - не спрашивай меня.

Какие слышал я слова из уст её вчера!

Ты хочешь, чтобы повторил? Не спрашивай меня!

Ты не кусай в досаде губ, беседуя со мной.

От скольких губ я сам вкусил - не спрашивай меня.

Как стал я нищ и одинок, как все свои грехи

Я кровью сердца искупил - не спрашивай меня.

Как от соперников Хафиз мученья претерпел

И как он жалок стал и хил - не спрашивай меня.

Лик твой - спутник мой в скитаньях, а дороги - далеки.

К локонам твоим привязан я рассудку вопреки.

Ямочка на подбородке мне лукаво говорит:

«В эту ямочку свалились все Юсуфы-дураки!»

Эти тысячи Юсуфов преградили путь к тебе.

Красота твоя - спасенье и лекарство от тоски.

Если мне не дотянуться до густых твоих кудрей -

Значит, сердце виновато, значит, руки коротки.

Предавайся наслажденьям ты в обители своей,

Но привратнику у входа наставленье изреки:

«Этот путник отразился в зеркале моей души,

Хоть и пыльный он, и скромный, и наряд, и вид - жалки.

Отвори ворота, если постучится в них Хафиз -

Он годами, бедный, жаждал мною утолить зрачки…»

Нет спасенья от муки - спасите!

Нет лекарств от разлуки - спасите!

От красавиц, от их произвола,

От жестокой любовной науки - спасите!

За один поцелуй - четвертуют,

Жилы вытянут просто от скуки - спасите!

Правоверные, где ж избавленье

От моей кровожадной подруги? Спасите!

Как Хафиз, я брожу и стенаю,

Заломивши в отчаянье руки: «Спасите!»

Пока не будут кабаков забыты имена,

Я буду распростерт в пыли пред продавцом вина.

И будет в ухе у меня блестеть его кольцо.

Каков я был - таков я есмь на вечны времена.

К моей гробнице приходя, о милости проси:

Каабой риндов навсегда останется она.

Веками будут перед ней склоняться мудрецы.

«Земля, хранящая твой след, навек освящена».

Аскет, над тайною не тщись завесу приподнять:

И для тебя, и для меня она равно темна.

Моя тюрчанка, из-за чьей жестокости всю ночь

Я лью ручьи кровавых слез, - сегодня вновь хмельна.

Мир - постоялый двор. Конец - неведом никому.

Хаджи, хмельных не обвиняй в грехе - не их вина!

От страсти умерев, лежать я обречен и ждать:

Когда же будет встречи весть трубой возвещена?

Молись! Поможет и тебе Хафизова звезда

В цепях пленительных кудрей испить любовь до дна!

Пошёл я в сад поразмышлять на воле.

Бедняга, как и я, влюблённый страстно,

Над розою стонал... Не оттого ли,

Что вся она в шипах? Бродя по саду,

Я размышлял о соловьиной доле.

Из века в век одна и та же песня:

Она - в шипах, а он - в слезах. Доколе?

И что мне делать, если эти трели

Меня лишают разума и воли?

Ни разу люди розы не срывали,

Чтобы шипы им рук не искололи.

Увы, Хафиз! Нет счастья в этом мире,

Нет утоленья нам в земной юдоли...

Пропавший Иосиф в родной Ханаан возвратится - не плачь.

«Убогая хижина в розовый сад превратится - не плачь».

Вернётся покой в эту душу, хлебнувшую горя,

Смятенное сердце по воле небес исцелится - не плачь.

Настанет весна, и на троне весеннего луга

Нас розы укроют от солнца, о певчая птица - не плачь!

Не может быть вечно враждебным вращение неба,

Навстречу желаниям нашим должно и оно обратиться - не плачь.

За тёмной завесою тайна грядущего скрыта,

Но радость, я верю, ещё озарит наши лица - не плачь.

Паломник в пустыне, не бойся шипов мугильяна, *

Шипы не помеха тому, кто к святыне стремится, - не плачь.

Что ты перенёс от людского коварства и злобы -

Всё знает Всевышний, всё щедро тебе возместится - не плачь.

Хоть полон опасностей путь и длинна до Каабы дорога,

Не может она бесконечно всё длиться и длиться - не плачь.

И ты, о Хафиз, в своём нищем, убогом жилище,

Пока есть Коран и пока ещё можешь молиться, - не плачь!

* мугильян - колючий кустарник

Просило сердце у меня то, чем само владело:

В волшебной чаше увидать оно весь мир хотело.

Жемчужина, творенья перл - всевидящее сердце

О подаянии слепца просило и прозрело!

Свои сомненья в харабат * понёс я к старцу магов:

Мужей, желающих прозреть, там множество сидело.

Седой мудрец, навеселе, глаза уставил в чашу:

В ней всё, что было на земле, пестрело и кипело.

Спросил: «Давно ли от вина ты глаз не отрываешь?"-

«С тех пор, как этот небосвод воздвигнут был умело!»

Прозренье сердца - свыше нам ниспосланное чудо,

Все ухищрения ума пред ним - пустое дело.

Тот, кто изрёк: «Бог это я!» - по мнению

мудрейших,

Казнён за то, что приоткрыл завесу слишком смело.

А у того, кто в сердце скрыл открывшееся свыше,

О миге истины в душе воспоминанье цело.

И если будет небесам ему помочь угодно,

Свершит он чудо, как Иса, вдохнувший душу в тело.

Всегда и всюду Бог - с тобой, а малодушный суфий

Не знал о том и призывал Аллаха то и дело.

Спросил Хафиз: «А почему любовь тяжка

как цепи?» -

«Чтоб сердце, разума лишась, от сладкой боли пело!»

* Харабат - городские трущобы,

где в средневековых мусульманских городах торговали вином

Ради родинки смуглой одной, одного

благосклонного взгляда

Я отдам Самарканд с Бухарой и в придачу -

богатства Багдада!

Виночерпий, мне чарку налей! Ибо нет среди

райских полей

Цветников Мосаллы*, нет в раю берегов Рокнабада. **

Озорное дрожанье ресниц этих «сладостных

дел мастериц»

Похищает покой из сердец, словно спелую

гроздь винограда.

Красота - как звезда в высоте. И любовь

не нужна красоте.

Не нужны совершенству румяна, духи и помада.

Как Иосиф, пленительна ты! По расцвету

твоей красоты

Понял я, что стыдливость и честь для неё -

не преграда.

Проклинать меня можешь, хулить - я тебя

не устану хвалить,

Ибо в сладких устах и горчайшее слово - услада.

Слушай мудрый совет (всё, что вымолвит

старый поэт,

Для неопытной юности - лучшая в мире награда!):

Музыкантов зови, пей вино! Смысла жизни

понять не дано.

Велика эта тайна - искать объясненья не надо.

О Хафиз! Ты газель вдохновенно сказал -

жемчуга нанизал,

Чтоб от зависти в небе рассыпали перлы Плеяды...

———

* Мосалла - сад в Ширазе

** Рокнабад - река в окрестностях Шираза

Сокровища души моей - всё те же, что и были.

И тайна, и печать на ней - всё те же, что и были.

Я тот же задушевный друг, немного захмелевший

От запаха колец-кудрей - всё тех же, что и были!

Я не прошу рубинов в дар и россыпей жемчужин.

Шамсудди́н Муха́ммад Ха́физ Ширази́ (перс. خواجه شمس‌الدین محمد حافظ شیرازی ‎, также иногда упоминается в источниках как Шамсиддин Мухаммад Хафиз Ширази ) (ок. 1325-1389/1390) - персидский поэт и суфийский шейх, один из величайших лириков мировой литературы [ ] .

Сведения его жизни содержат мало достоверных фактов и дат, но много легенд. В единственном сохранившемся автографе он называл себя «Мухаммад ибн Мухаммад ибн Мухаммад по прозванию Шамс аль-Хафиз аш-Ширази » .

Его стихи являются вершиной персидской поэзии. В Иране они до сих пор читаются и декламируются. В школах (мактабах) Бухарского ханства в XVI - начале XX века стихи Хафиза Ширази входили в обязательный учебный курс.

Энциклопедичный YouTube

1 / 3

✪ ХАФИЗ: Ветер нежный,окрыленный,благовестник красоты...

✪ Перо против Меча. Как поэт Хафиз поставил мат Тамерлану.

✪ Персидская поэзия как ключ к культуре Ирана

Субтитры

Биография

В возрасте 21 год он стал учеником Аттара в Ширазе. Он уже тогда стал слагать стихи и стал поэтом и чтецом Корана при дворе Абу-Исхака, вошёл в суфийский орден - Тарика. Хафиз знал арабский язык , хорошо разбирался в хадисах , тафсире , фикхе .

История сохранила легендарную встречу Хафиза с Тимуром , которая на нынешней момент считается реальным событием. Легенда описывает её следующим образом.

Женился Хафиз на склоне лет, у него родилось двое детей. Но оба сына и жена умерли ещё при жизни поэта. Имеются сведения, что младший сын Хафиза, Шах Нуман, переселился в Индию, в Бурханпур , а похоронен в Асиргархе. Жил Хафиз очень скудно, испытывая постоянную нужду. Несколько раз поэт получал приглашение от иноземных владык посетить их страны, однако поездки так и не осуществились. Его звал к себе багдадский султан Ахмед ибн-Увейс Джалаир . В Индию его звали султан Бенгала Гиясиддин (англ. Ghiyasuddin ) и главный визирь султана Махмуда Бахманни (англ. Mohammed Shah I ) (Декан) Мир-Фазлулла. Последней поездке помешал шторм на море, и Хафиз запечатлел в веках этот момент в одной из своих известнейших газелей:

После его смерти появляется сборник его стихов - «Диван ». В целом творчество Хафиза представляет собой высшее достижение средневековой персоязычной лирической поэзии. Его стихи переведены на все европейские и многие азиатские языки. Русские переводы сделаны Афанасием Фетом.

Творчество

Иран издавна славился своей литературой. Ещё до рождения Хафиза повсеместно прославились Рудаки , Фирдоуси , Насир Хосров , Омар Хайям , Низами Гянджеви , Джалалиддин Руми , Амир Хосров , Саади и другие. Их силами персидко-таджикская литература была выведена на новый уровень. Безусловно Хафиз не мог творить без связи со своими талантливыми предшественниками. Исследователями отмечается влияние на поэзию Хафиза стихов Саади, Салмана Саведжи , Хаджу Кирмани. Философская мысль в строках Хафиза идёт по пути, который заложили Хайям, Руми, отличаясь при этом глубокой индивидуальностью. Хафиз без сомнений был знаком с большей частью литературного наследия своей страны. Тому есть и и документальные подтверждения: в библиотеке Института востоковедения в Ташкенте хранится рукопись «Хамсе» Амира Хосрова Дехлеви , фрагмент из пяти маснави , где три из пяти маснави переписаны непосредственно самим Хафизом.

Любимой строфой Хафиза была газель . Именно ей написано подавляющее число его стихотворений. Рождённая за четыре столетия до Хафиза гением Рудаки , отточенная талантом Саади , в творчестве Хафиза газель достигает своего совершенства.

Что же понимал под прочностью стиха Хафиз? Во-первых, очевидно, то, что стих способен пережить своего создателя, способен сохраниться в течение веков, что иногда не под силу и каменным мавзолеям. Во-вторых, под прочностью стиха могла иметься в виду его нерушимая целостность, и в применении к восточным стихам под целостностью следует иметь в виду особые свойства, не характерные для поэзии Запада.

Особенности строения газелей влияют и на их восприятие. Обычно газель состоит из пяти-семи двустиший (бейтов). При этом важно то, что каждое двустишие выражает законченную мысль, и, зачастую, не имеет прямой связи с прочими бейтами. В этом состоит отличие восточного стиха от классического стиха европейского, в котором строки прочно объединены одной мыслью автора и логически связаны между собой. В газели такая логическая связь не всегда видна, особенно для читателя, привыкшего к поэзии Запада. Однако, каждая газель, в особенности газель, созданная мастером, представляет собой нерушимое единое целое. Для того, чтобы воспринять и осознать эту целостность, требуется работа и чувств, и ума, когда переходя от двустишия к двустишию, читатель должен восстановить опущенные автором связи, пройти свой путь по ассоциативной цепочке, соединяющей бейты, и то, что эта цепочка может не совпасть с путём, которым шёл сам автор, лишь делает стих более ценным, более близким сердцу каждого отдельного читателя. Это тем более верно, что объединяющей связью газелей часто служит именно определённое переживание, состояние души, чувства неподвластные до конца рассудку. Но в своей сути газели Хафиза подобны рубаи Хайяма , сплавляющим в себе разум и чувства. Понимание сути газели также необходимо для понимания творчества Хафиза, как понимание сути сонета для более глубокого осмысления творчества Петрарки или Шекспира .

Не менее важно для прочувствования внутренней красоты стихов Хафиза знание суфийской символики. Зная тайные значения, зашифрованные в простых словах, читатель способен открыть не один, а даже несколько смыслов, заложенных в простом стихе, начиная с самого поверхностного и кончая мистически глубоким. Примером таких неочевидных простому читателю толкований может служить часто встречающаяся у Хафиза тема любви. И если невооружённый глаз видит в стихотворении только признание поэта в любви к женщине, то знакомый с суфийской символикой постигает, что речь идёт о стремлении суфия познать Бога, поскольку именно это подразумевается под «любовью», а «возлюбленная» - это сам Бог. А во фразе «Аромат её крова, ветерок, принеси мне» на самом деле «кров» - это Божий мир, а «аромат» - дыхание Бога.

Ещё одной специфической особенностью творчества Хафиза было зеркальное использование описательных слов. Отрицательных персонажей называет он «святыми», «муфтиями», тех же, кто дорог его сердцу - «бродягами» и «пьяницами».

Средоточием творчества Хафиза является непосредственная жизнь человека во всех её радостях и скорбях. Обыденные вещи обретают под его пером красоту и глубокий смысл. Если жизнь полна горести, то нужно сделать её лучше, придать красоту, наполнить смыслом. Частое упоминание чувственных удовольствий, будь то распитие вина или женская любовь, отнюдь не означают стремления Хафиза отвернуться от неприглядной действительности, спрятаться от неё в наслаждениях. Множество газелей, клеймящих злобу, войны, скудоумие фанатиков и преступления власть имущих, показывают, что Хафиз не боялся трудностей жизни, и его призыв к радостям - выражение оптимистического взгляда на мир, а если понимать под «радостью» скрытый смысл познания Бога, то горести для него не повод для озлобления, а побудительный мотив обратиться к Всевышнему и построить свою жизнь в соответствии с его заповедями.

Одни из самых трагичных газелей Хафиза посвящены потерям друзей, и, очевидно, дружба была величайшей ценностью в жизни Хафиза. Но утраты не могли сломить дух поэта, он не позволял себе погрязнуть в депрессии, предаться отчаянию. Глубина трагических переживаний обусловлена именно осознанием её Хафизом, его дух всегда выше обстоятельств жизни. И это позволяет ему в часы скорби не отречься от жизни, а наоборот, начать ценить её ещё больше.

Богата и глубока любовная лирика поэта. По легенде Хафиз был влюблён в девушку Шах-Набат (Шахнабот), многие стихи посвящены именно ей. Простота в выражении самых интимных чувств и утончённость образов делают эти газели поэта лучшими примерами мировой любовной лирики.

Этическим идеалом поэта можно считать ринда - плута, бродягу, - полного бунтарства, призывающего к свободе духа. Образ ринда противопоставляется всему скучному, ограниченному, злому, эгоистичному. Хафиз писал: «Самонадеянности нет у риндов и в помине, а себялюбие для их религии - кощунство». Завсегдатай питейных заведений, гуляка, ринд свободен от предрассудков. Он не находит своё место в обществе, но это проблема не ринда, это проблема общества, построенного не лучшим образом. В мире Хафиз видел немало зла, насилия и жестокости. Мечта перестроить мир заново не раз звучит у Хафиза. Это всегда именно мечта, у него нет призывов к борьбе. В дальнейшем ринд как положительный герой находит свой путь в стихах

Хафиз Шемс-Эддин-Могаммед (ок. 1325-1389/90 гг.)

Персидский поэт. Происходя из незнатной и небогатой семьи ширазских горожан; получил, однако, полное богословское образование и прославился как «хафиз» (человек, знающий Коран наизусть; впоследствии хафизами стали называть в Средней Азии и Афганистане народных певцов сказителей). Плата за обрядовое чтение Корана, а также пожалования от высоких покровителей составили в дальнейшем основной источник средств существования поэта.

Придворная поэтическая деятельность не обогатила Хафиза, и во многих стихах он говорит о себе как о человеке необеспеченном.

«Диван» Хафиза, собранный после его смерти, распространялся в огромном количестве списков в Иране и за его пределами, что привело к засорению текста. В 1928 г. обнаружили переписанную через 35 лет после смерти поэта рукопись «Дивана». «Диван» Хафиза состоит из 418 газелей (объемом от 5 до 10 бейтов), 5 крупных касыд-панегириков, 29 небольших «стихотворений на случай», 41 рубай и 3 небольших месневи: «Дикая лань», «Саки-на-ме» и «Моганни-наме». При этом подлинность ряда произведений остается спорной.

В современном Иране «Диван» Хафиза стоит на первом месте среди всех переизданий классического наследия. Гробница его - место богомолья.

В лирике Хафиза преобладают традиционные темы вина и любви, мистического озарения, славословия, жалобы на бренность и непознаваемость мира. Хафиз широко использует в своих газелях образы и термины традиционной суфийской поэзии, которые обычно допускают возможность двоякого толкования - прямого, реалистического и переносного, символического.

В целом творчество Хафиза представляет собой высшее достижение средневековой персоязычной лирической поэзии. Его стихи переведены на все европейские и многие азиатские языки. Русские переводы сделаны Афанасием Фетом.

Шамсудди́н Муха́ммад Ха́физ Ширази́ ( خواجه شمس‌الدین محمد حافظ شیرازی ‎, также иногда упоминается в источниках как Шамсиддин Мухаммад Хафиз Ширази ; ок. 1325—1389/1390) — персидский поэт и шейх, один из величайших лириков мировой литературы [ ] .

Сведения его жизни содержат мало достоверных фактов и дат, больше легенд. В единственном сохранившемся автографе он назвал себя «Мухаммад ибн Мухаммад ибн Мухаммад по прозванию Шамс аль-Хафиз аш-Ширази » .

Его стихи являются вершиной персидской поэзии. В Иране они до сих пор читаются и декламируются. В (школах) в XVI — начале XX века стихи Хафиза Ширази входили в обязательный учебный курс.

Биография

В возрасте 21 года он стал учеником Аттара в Ширазе. Он уже тогда стал слагать стихи и стал поэтом и чтецом Корана при дворе Абу-Исхака, вошёл в суфийский орден — Тарика. Хафиз знал , хорошо разбирался в , .

История сохранила легендарную встречу Хафиза с , которая на нынешней момент считается реальным событием. Легенда описывает её следующим образом.

Женился Хафиз на склоне лет, у него родилось двое детей. Но оба сына и жена умерли ещё при жизни поэта. Имеются сведения, что младший сын Хафиза, Шах Нуман, переселился в Индию, в , а похоронен был в Асиргархе. Жил Хафиз очень скудно, испытывая постоянную нужду. Несколько раз поэт получал приглашение от иноземных владык посетить их страны, однако поездки так и не осуществились. Его звал к себе багдадский султан . В Индию его звали султан ( ) и главный визирь султана ( ) () Мир-Фазлулла. Последней поездке помешал шторм на море, и Хафиз запечатлел в веках этот момент в одной из своих известнейших газелей:

После его смерти появляется сборник его стихов — « ». Творчество Хафиза представляет собой высшее достижение средневековой персоязычной лирической поэзии. Его стихи переведены на все европейские и многие азиатские языки. Русские переводы сделаны Афанасием Фетом.

Леонид Соловьев в книге «Очарованный принц» упоминает поэта Хафиза, когда Ходжу Насреддина избивают за нелестные слова о Насреддине. Насреддин вспоминает о том, что на ширазском базаре избили бродягу, пьяницу Хафиза, который позволил себе нелестно отозваться о несравненных газелях поэта Хафиза, в связи с чем он написал новую газель, в которой говорится, что имя порой сильнее самого человека и человек не может состязаться со своим именем.

Творчество

Диван Хафиза , миниатюра, Персия, 1585

Хафиз читает свои стихи. Могольская миниатюра, ок. 1600 г.

Иран издавна славился своей литературой. Ещё до рождения Хафиза повсеместно прославились , и другие. Их силами персидко-таджикская литература была выведена на новый уровень. Безусловно, Хафиз не мог творить без связи со своими талантливыми предшественниками. Исследователями отмечается влияние на поэзию Хафиза стихов Саади, Хаджу Кирмани. Философская мысль в строках Хафиза идёт по пути, который заложили Хайям, Руми, отличаясь при этом глубокой индивидуальностью. Хафиз, без сомнения, был знаком с большей частью литературного наследия своей страны. Тому есть и документальные подтверждения: в библиотеке Института востоковедения в Ташкенте хранится рукопись , фрагмент из пяти , где три из пяти маснави переписаны непосредственно самим Хафизом.

Любимой строфой Хафиза была . Именно ею написано подавляющее число его стихотворений. Рождённая за четыре столетия до Хафиза гением , отточенная талантом , в творчестве Хафиза газель достигает своего совершенства.

Что же понимал под прочностью стиха Хафиз? Во-первых, очевидно, то, что стих способен пережить своего создателя, способен сохраниться в течение веков, что иногда не под силу и каменным мавзолеям. Во-вторых, под прочностью стиха могла иметься в виду его нерушимая целостность, и в применении к восточным стихам под целостностью следует иметь в виду особые свойства, не характерные для поэзии Запада.

Особенности строения газелей влияют и на их восприятие. Обычно газель состоит из пяти-семи двустиший (). При этом важно то, что каждое двустишие выражает законченную мысль и зачастую не имеет прямой связи с прочими бейтами. В этом состоит отличие восточного стиха от классического стиха европейского, в котором строки прочно объединены одной мыслью автора и логически связаны между собой. В газели такая логическая связь не всегда видна, особенно для читателя, привыкшего к поэзии Запада. Однако каждая газель, в особенности газель, созданная мастером, представляет собой нерушимое единое целое. Для того чтобы воспринять и осознать эту целостность, требуется работа и чувств, и ума, когда переходя от двустишия к двустишию, читатель должен восстановить опущенные автором связи, пройти свой путь по ассоциативной цепочке, соединяющей бейты, и то, что эта цепочка может не совпасть с путём, которым шёл сам автор, лишь делает стих более ценным, более близким сердцу каждого отдельного читателя. Это тем более верно, что объединяющей связью газелей часто служит именно определённое переживание, состояние души, чувства неподвластные до конца рассудку. Но в своей сути газели Хафиза подобны , соединяющим в себе разум и чувства. Понимание сути газели также необходимо для понимания творчества Хафиза, как понимание сути — для более глубокого осмысления творчества и .

Не менее важно для прочувствования внутренней красоты стихов Хафиза знание символики. Зная тайные значения, зашифрованные в простых словах, читатель способен открыть не один, а даже несколько смыслов, заложенных в простом стихе, начиная с самого поверхностного и кончая мистически глубоким. Примером таких неочевидных простому читателю толкований может служить часто встречающаяся у Хафиза тема любви. И если невооружённый глаз видит в стихотворении только признание поэта в любви к женщине, то знакомый с суфийской символикой постигает, что речь идёт о стремлении суфия познать Бога, поскольку именно это подразумевается под «любовью», а «возлюбленная» — это сам Бог. А во фразе «Аромат её крова, ветерок, принеси мне» на самом деле «кров» — это Божий мир, а «аромат» — дыхание Бога.

Ещё одной специфической особенностью творчества Хафиза было зеркальное использование описательных слов. Отрицательных персонажей называет он «святыми», «муфтиями», тех же, кто дорог его сердцу — «бродягами» и «пьяницами».

Средоточием творчества Хафиза является непосредственная жизнь человека со всеми её радостями и скорбями. Обыденные вещи обретают под его пером красоту и глубокий смысл. Если жизнь полна горести, то нужно сделать её лучше, придать ей красоту, наполнить смыслом. Частое упоминание чувственных удовольствий, будь то распитие вина или женская любовь, отнюдь не означают стремления Хафиза отвернуться от неприглядной действительности, спрятаться от неё в наслаждениях. Множество газелей, клеймящих злобу, войны, скудоумие фанатиков и преступления власть имущих, показывают, что Хафиз не боялся трудностей жизни и что его призыв к радостям — выражение оптимистического взгляда на мир, а если понимать под «радостью» скрытый смысл познания Бога, то горести для него не повод для озлобления, а побудительный мотив обратиться к Всевышнему и построить свою жизнь в соответствии с его заповедями.

Одни из самых трагичных газелей Хафиза посвящены потерям друзей, и, очевидно, дружба была величайшей ценностью в жизни Хафиза. Но утраты не могли сломить дух поэта, он не позволял себе предаваться отчаянию. Глубина трагических переживаний обусловлена именно осознанием её Хафизом, его дух всегда выше обстоятельств жизни. И это позволяет ему в часы скорби не отречься от жизни, а наоборот, начать ценить её ещё больше.

Богата и глубока любовная лирика поэта. По легенде Хафиз был влюблён в девушку Шах-Набат (Шахнабот), многие стихи посвящены именно ей. Простота в выражении самых интимных чувств и утончённость образов делают эти газели поэта лучшими примерами мировой любовной лирики.

Этическим идеалом поэта можно считать ринда — плута, бродягу, — полного бунтарства, призывающего к свободе духа. Образ ринда противопоставляется всему скучному, ограниченному, злому, эгоистичному. Хафиз писал: «Самонадеянности нет у риндов и в помине, а себялюбие для их религии — кощунство». Завсегдатай питейных заведений, гуляка, ринд свободен от предрассудков. Он не находит своё место в обществе, но это проблема не ринда, это проблема общества, построенного не лучшим образом. В мире Хафиз видел немало зла, насилия и жестокости. Мечта перестроить мир заново не раз звучит у Хафиза. Это всегда именно мечта, у него нет призывов к борьбе. В дальнейшем ринд как положительный герой находит свой путь в стихах и .

В оригинале стихи Хафиза чрезвычайно мелодичны, их легко напевать. Обусловлено это не столько применением звуковых повторов, сколько глубокой гармоничностью, объединяющей звучание и передаваемые образы. Богатство смыслов и лёгкость чтения служили причиной того, что куллиёт Хафиза сплошь и рядом использовался людьми для гаданий, для предсказания своей судьбы.

Наследие и влияние творчества

Поэтический сборник «Диван» Хафиза включает 418 (лирических стихов), 5 крупных касыд (крупных